Целый день я смотрю на людей, сидя на одной из скамей, погруженный в тень высоток. За день передо мной прошла, должно быть, сотня по-летнему раздетых людей, и их тела - мне недоступные, как недоступна тень на побережье океана, вместо этой, - загарами и кожносальным лоском походят одно на другое. Как мне кажется, в таком однообразии человеческого тела скрыт особый природный умысел и счастье. Как в птице - весь полет. Для того, чтобы разгадать его мне недостает понимания привыкающего, и вот зачем уже который день я здесь сижу с бутылкой лимонада и маленькой камерой с дешевой оптикой.

 

Резкий голос торговца мороженным, блеющий в перекрестках дорог на жарком воздухе под каштаном, то и дело задавал свой единственный вопрос и отходившим говорил "приятного аппетита".

 

Я отпил из горлышка лимонада и скопившегося сверху газа, и дыхание сделалось таким же разряженным и горьким. Волнение не покидало меня, переходя в хруст в пояснице и шее. Взлетали воробьи. Поднимали пыль. Выгуливались собаки.

 

Я вспомнил, с чего все началось...

 

Уже прошло два часа, а выйти на улицу я так и не смог. Когда я увидел это в окно прямо из своего кабинета, то вначале принял промелькнувшее на этой высоте тело за свою галлюцинацию, потом оправдался перед ничем. Жарило майскими запахами, грудь томило, звало быть дома. Закружилась голова, и с этой силой человека, бегущего на свежий воздух, чтобы сбросить дурноту на улице, я пробежал мимо знакомого лица. Пронеслись кварталы и множество второстепенного для меня, чего теперь и не вспомнить, и вот я сижу на скамейке.

 

День - ничего, два - все-равно ничего. С каждым разом все легче, с бо'льшей сноровкой я подхожу к делу.

 

Сегодня беру воды, чтобы не отходить к автомату с газировкой, беру еды и камеру. Люди целуются у меня прямо перед носом, и их спины, возбужденные и живые, двигать которыми позволяют им их мышцы и энергия, расщепившаяся на тепло, беспристанно обнажаются то тут, то там, пока я сижу, жду свое, пронесшееся в окне одиннадцатого этажа.

 

Приходит на свой пяточок мороженщик.

 

Среди цветов одежды меня волнует красный, от него я перестану когда-нибудь дышать и умру, если до этого не найду свое тело. И вдруг это красное заставило меня обернуться, и я следую этому рефлексу - расширяю зрачки; но не то.

 

Долго в голове стоит одно: этот цвет, этот узор, это движение. Лбом, упертым в стекло, я словно хочу выдавить себя наружу. Вот сейчас я охвачен этим безумием, вот сейчас я выпрыгну! вот бы сказать кому-нибудь, но рядом - мебель, исключительно вещи, и один я - в комнате. Я спускаюсь как-то вниз, сейчас не вспомнить, как: толи быстро перескакиваю лестницей, толи лифтом, выбегаю, широко осматриваюсь, и все, кто снаружи, перед зданием - все они заняты одним: удовлетворением себя и жизни. Их тела трутся о мои ноги.

 

На снимках было все, не получилось поймать только то единственное, что я видел за окном.