Поправив поленницу в нескольких местах, она, как могла только, усердно прикрыла калитку и медленно добралась до дороги, одиноко углублявшейся в заросли клена и затем – в лес. Солнце терялось в нем, как сухой цветок – в приснеженном стоге соломы. Утренние ленивые лучи сухо желтели вверху, между небом и остывающей землей, и ни одной приметой, ни какой известной Алисе народной мудростью нельзя было заверить себя в том, что среди этой природы одет ты был по погоде.

 

По краю дороги вдаль бежала дикая кошка.

 

От болот вдали – там еще не остыло много воды, и не вымерзла накопившаяся с лета растительность – дышалось тепло.

 

Из корзины пахло пирогами, чаем с чабрецом и лимоном, домашним уютом и трудами, чистыми полотенцами, черникой и печеными яблоками.

 

После встречи на детской площадке она простояла у порога ювелира около получаса, ожидая в тревоге, сочившейся прямо из песка сквозь ее ноги к тяжелому сердцу, пока дверь не отворилась. Теснота лавки мастера, забитая всякими изделиями ремесленного искусства в равной степени, как и темнотой ночи, оставшейся здесь в ожидании свежего вечера, вновь придала чувствам Алисы устойчивость и прежний нужный порядок.

 

Ювелир, после того, как впустил девушку, веря ей быть решительной, занялся привычной своей возней в луче лампы и уверенности, приходящей от чересчур долгого сна и сидения на своем месте. Он то, не дыша, приближал какую-то драгоценность прямо к носу, то брал другую, вертя ее в руках и так, и сяк, то клал обе на бархат, что-то считал, взвешивал, вписывал в книгу, вносил данные в компьютер, крутил кресло, делаясь то выше, то ниже за столом, подпирал щеки – попеременно, - вновь что-то брал с бархата и искажался в лице, словно вдруг какая-то часть его навсегда охладела к жизни, но понимал, что сам является виною своей печали, и из-за этого лицо его выражало постоянно что-то среднее между смущением и пониманием.

 

Немного задумчиво, и все же решительно, мечтая по-детски, Алиса передала Ювелиру две овальные агатовые запонки.

 

– Вот. – Она протянула листок бумаги с карандашным рисунком. – Сделайте мне камею по серебру на високосные годы из правой и инталию для праздников – из левой.

 

Она поставила на верстак корзину и достала два плотных свертка.

 

– Я оплачу.

 

Ювелир принял рисунок и свертки: двадцать две доли алойного дерева и столько же – амброй.

 

– Достойная цена. Я все сделаю за неделю.

 

Вернувшись после обеда из города, она стала убираться дома. После этого, собрав цветы страстоцвета и розы в семи плоских плетенках, она укрыла белым миткалем алтарь, поставила лампады, принесла просвиры, подожгла смолы элеми и ладана, раскрыла все двери, впуская много ветра из леса, с городской дороги, из полей и южных склонов и усыпала его тропы лепестками и бутонами. Она прощалась, забывая имена, которые потом станет писать на корабликах в День, когда люди хоронят своих покойников.

 

И с белой бабочкой, влетевшей из дверей городской дороги, она, вот уже забывающая прежние свои годы, услышала знакомую песню, и сев в кресло, до вечера качалась в нем, пока в дом не вернулась из города ночь, и не закончился хлеб на дискосе.