Время, как говорил Аристотель, вещь, о которой невозможно говорить, – вот над чем она размышляла, перескакивая со строчки на строчку очередной докторской заметки в журнале, посвященной имагологии. «И что это вообще такое? Кто занимается имагологией?» - подумала она, прежде чем следующая более головокружительная мысль заняла ее сознание.

 

- Люди, действительно, обращают внимание на что-то по-разному.

 

«И как хроший писатель, Кундера, несомненно, является психологом, чему, как известно, не научиться. В отличие от умения писать романы», - какой апломб. – «И важно, что оригинальное название его романа «NESMRTELNOST», невозможно перевести ни на какой язык, даже самый богатый, не утратив эту выразительность звучания слова».

 

В окне мелькали голые ветви, рыхлые грязные снега на обочине, и солнца становилось совсем мало.

 

«Читатель, погруженный в повествование, способен обнаруживать в повсеместно и в каждой фразе мудрость, такую прочную и настолько же плотную, что, проваливаясь в текст, постоянно физически ощущаешь свои падения телом, и оно, тело, ударенное, все умудреннее и умудреннее, все более хитро и исподтишка, болит и то и дело вынуждает нас остановиться, чтобы дать себе отдых, заживить каждый синяк и шишку, набитую о прочные каменистые породы опыта жизни, которую Кундера толи проживает сам в романе, толи заставляет нас прожить вместо себя, крепко-накрепко въедаясь, вшиваясь и срастаясь в своем тексте с каждым прошлым, настоящим и будущим, словно колдун, отбирающий чужую жизнь, чтобы не дать завершиться своей.

 

«Если еще припомнить, что венгерские интеллектуалы, восставшие в 1956 году против русской Империи и открывшие путь первой великой антисталинской революции, называли себя в честь поэта «кружком Пётефи», то нам не может не прийти на ум, что своими привязанностями Беттина присутствует в длительном отрезке европейской истории, который простирается с восемнадцатого столетия вплоть до середины нашего. Мужественная, упрямая Бенина: фея истории, жрица истории. И я с полным правом говорю «жрица», ибо для Беттины история (все ее друзья использовали эту метафору) была “воплощением Божьим”»

 

Кундера, несомненно, читавший, как, впрочем, и любой интеллектуал, Эриксона - ведь всякий писатель изначально интеллектуал, накопитель, кладовщик и лишь потом, пройдя метаморфозу, он переваривается в своих же собственных внутренностях и требухе, чтобы из ненужного и сорного, перестав быть тем, кем был, представиться самому себе кем-то новым (и поэтому, как правило, писатели обладают прекрасным аппетитом и завидным пищеварением) - спускается вновь и вновь, по спирали сложного психологизма гипертекста, увлекая за собою читателя

 

Я был просто ошеломлен, впервые поняв, как ловко написана эта фраза! Она перевернула мое восприятие этого романа, и я заставил себя вновь перечитать все, что успел прочесть до нее, где-то пропуская страницы, где-то – больше.

 

«…если мой читатель пропустит хоть одну фразу моего романа, он не поймет его, а меж тем где на свете найти читателя, который не пропускал бы ни строчки? Разве я сам не грешу тем, что пропускаю строчки и страницы больше, чем кто-либо другой».

 

Она закрыла монографию.

 

- Бессмертие – ловкий фокус нескольких слов «до середины нашего века». Беттина, Кундера, Док. А что же остается мне?

 

В ее памяти начали всплывать образы друзей и близких, всех, кого она смогла зачем-то припомнить, пока не понимая, что за мысль овладевает ею.